Художественные особенности романа Ю.Мисима

[Мисима, глава 1]
Нижняя часть лестницы была в тени, но выше ступени ярко освещались луной. Мы все спрятались в зарослях. Красные листья казались черными. [Мисима, глава 1]
Нас окружали поросшие красными соснами горы, чьи склоны звенели от стрекота цикад. [Мисима, глава 1]
Снежинки ударялись о мои зубы, и мне казалось, что я слышу легкий звон, будто подрагивают листочки фольги; я чувствовал, как снег падает в тепло полости рта и тает, соприкасаясь с его красной плотью. [Мисима, глава 3]
Когда идет снег, мы снова чувствуем себя детьми. Да и потом, мне ведь было всего восемнадцать. Что же странного, если мою душу охватило детское возбуждение? [Мисима, глава 3]
Использованный главным героем романа риторический вопрос «Что же странного, если мою душу охватило детское возбуждение?» обусловлен смятением, раздвоением его личности между белым и красным, стремлением освободиться от беспокойства и возбуждения и стремлением оказаться в рабской зависимости от беспокойства и возбуждения.
Красный - это цвет крови. Являясь цветом крови, красный также считается цветом жизни, в частности, физической жизни, а в целом - жизни в самом широком смысле этого слова. [Тантрическая символика цвета]
Использование красного цвета на страницах романа тесно связано с глубинными смыслами, выделением психоаналитики связи чувственного восприятия, любви, с Эросом (тягой к чувственному наслаждению) и Танатосом (тягой к уничтожению, причем, не только уродливого, ненавистного, но и прекрасного.
Как показывает Ю. Мисима дистанция от ненависти до любви минимальна. Во многих случаях то, что является предметом любви и гордости главного героя, легко становится и объектом его ненависти.
Гордость - нечто более легкое, светлое, открытое глазу, искрящееся. Мне хотелось обладать чем-то таким, что давало бы мне право гордиться и было видно каждому. Хотя бы кортиком, висевшим на поясе у него.
Кортик, на который с благоговением взирали гимназисты, действительно был хорош. Поговаривали, правда, что курсанты нередко затачивают своими кортиками карандаши, но до чего же это было лихо - использовать столь гордый символ для дела тривиального и низменного! [Мисима, глава 1]
Ю. Мисима подчеркивает, что герой его романа одержим тягой к уничтожению всего прекрасного: сначала кортика любимого им курсанта, а затем и предмета гордости всех японцев, святыни его отца, Золотого храма.
Оглядевшись по сторонам, я убедился, что поблизости никого нет. Со стороны ринга доносились азартные крики. Тогда я достал из кармана ржавый перочинный ножик, подкрался к забору и сделал на прекрасных черных ножнах кортика несколько уродливых царапин... [Мисима, глава 1]
Пытаясь наиболее наглядно представить читателю свое душевное состояние в момент осуществления монахом своей мести по отношению к Прекрасному, герой использует эпитеты «ослепительный», «прозрачный» , «потускневшая позолота», тем самым подчеркивая, что о находится во власти разрушительных сил, делает окончательный выбор между поклонением Прекрасному и уничтожением его.
Никогда еще Храм не являлся мне в столь ослепительном великолепии всех своих линий. Я будто обрел особый дар видения, присущий только слепым. Подсвеченный собственным сиянием, Кинкакудзи стал прозрачным, и я без труда различал и фрески на потолке Грота Прибоя, и потускневшую позолоту стен Вершины Прекрасного. [Мисима, глава 10]
Для главного героя романа Красота, Прекрасное являются причиной душевных мук. Герой неоднократно стремится к уничтожению Прекрасного, во многом опираясь на глубинные имплицитные смыслы. обусловленные влиянием на Ю. Мисиму Ф. Ницше, идеи которого на страницах романа воспринимаются с учетом культурного окружения.
Внезапно мой приятель заговорил о другом: - Ты помнишь знаменитое изречение из «Ринд-зайроку»: «Встретишь Будду - убей Будду, встретишь патриарха - убей патриарха...»? - «Встретишь святого - убей святого, - подхватил я, - встретишь отца и мать - убей отца и мать, встретишь родича - убей и родича. Лишь так достигнешь ты освобождения от оков греховного мира». [Мисима, глава 6]
Использование в данном случае прецедентного для японской культуры имени собственного Ринд-зайроку обусловлено констатацией, что главный герой в своем самосознании опирается не только на произведения Ф. Ницше, но и на Священную книга религиозной школы Риндзай, важную для культуры Японии.
Оставив гимназию, я, по рекомендации отца Досэна, был принят в школу при буддийской академии Риндзай; до начала осенних занятий оставался почти целый месяц. Заранее было известно, что всех учащихся мобилизуют работать на военные заводы. [Мисима, глава 2]
Главный герой романа указывает, что данная школо во многом повлияла на формирование его самосознания.
Одержимость героя романа тягой к уничтожению Прекрасного находит свое отражение в интенсивном использовании лексических и семантических повторов, обусловленных уничтожением.
Стоя у окна, я обдумывал свою идею. Почему мне пришло в голову сжечь Золотой Храм, а, скажем, не убить Учителя, спрашивал я себя.
Мысль уничтожить настоятеля иногда возникала у меня и прежде, но я прекрасно понимал тщетность подобного акта. Ну убью я его, а что толку - обритая голова и проклятое бессилие будут являться мне вновь и вновь, выползая откуда-то из-за ночного горизонта. [Мисима, глава 8]
Использование псевдовопроса «Ну убью я его, а что толку - обритая голова и проклятое бессилие будут являться мне вновь и вновь, выползая откуда-то из-за ночного горизонта» в данном случае обусловлено глубинными и темными скрытыми смыслами, например, самоидентификацией героя как своего рода Заратустры. Отсылке к сочинению Ф. Ницше «Так говорил Заратустра» и многим другим его философским работам, обусловленным пониманием человеческого существования как воли к власти, воли к уничтожению всего Прекрасного.
Частое использование главным героем псевдовопросов можно связать с раздвоением его личности.
Уж не коварству ли погоды тех мест обязан я своим непостоянным и переменчивым нравом? [Мисима, глава 1]
Он заикается и поэтому почти всегда молчит, но как же трепещут подданные, живущие в постоянном страхе перед этим молчанием, как робко заглядывают в лицо своему господину, пытаясь угадать, что их ждет, - гнев или милость? [Мисима, глава 1]
Если Прекрасное есть и есть где-то там, далеко отсюда, значит, я от него отдален, значит, меня туда не пускают? Золотой Храм не был для меня абстрактным образом. [Мисима, глава 1]
Только смогу ли я отдаваться службе так же рьяно, как эти розовощекие моряки? Ведь я принадлежу их миру лишь наполовину. [Мисима, глава 1]
Может быть, я - связующее звено между жизнью и смертью? Если мне суждено погибнуть на войне, конец все равно один, какую бы дорогу я теперь ни избрал. [Мисима, глава 1]
Понимание главным героем себя как «связующего звена между жизнью и смертью», обусловлено описанным нами выше контрастом символики белого, красного и черного цветов.
Следует отметить, что псевдовопросы во многом свидетельствуют об отчужденности героя от реального мира, всех других людей, желании им заменить коммуникацию с другими людьми разговором с самим собой, констатацией необходимости осуществления того или иного жизненно важного решения, решения, связанного с поиском в себе своего подлинного «я».
Если преступление может совершить только безумец, как испугать его угрозой наказания? Нужны какие-то особые письмена, понятные лишь безумцам... [Мисима, глава 6]
Но как добиться того, чтобы флейта пела у меня столь же волшебно, как у Касиваги? Меня воодушевила такая мысль: мастерство достигается тренировкой, а красота - это и есть мастерство; если Касиваги, несмотря на свои уродливые ноги, может создавать чистую, прекрасную музыку, значит, и мне при известном прилежании это будет под силу. [Мисима, глава 6]
Как люди до сих пор не поняли этого? Честь открытия, несомненно, принадлежала мне. Если я предам огню Золотой Храм, объявленный национальным сокровищем еще в конце прошлого века, это будет акт чистого разрушения, акт безвозвратного уничтожения, который нанесет несомненный и очевидный урон общему объему Прекрасного, созданного и накопленного человечеством. [Мисима, глава 8]
Псевдовопрос «Как люди до сих пор не поняли этого?» указывает на то, что герой противопоставляет себя другим людям, понимает их как ущербных созданий, интересами которых можно пренебречь.
Окончательно придя в себя, я увидел, что все мое тело покрыто ожогами и ссадинами, кое-где сочилась кровь. На костяшках пальцев, которыми я колотил в запертую дверь, запеклась кровавая корка. Как дикий зверь, ушедший от погони, я стал зализывать раны. Сунув руку в карман, я наткнулся на замотанные в тряпку пузырек с мышьяком и нож. Размахнувшись, я швырнул их куда-то вниз.
В другом кармане мои пальцы нащупали пачку сигарет. Я закурил. На душе было спокойно, как после хорошо выполненной работы. Еще поживем, подумал я. [Мисима, глава 10]
Концовка романа во многом указывает на то, что в романе интенсивно используются темные и глубинные смыслы связанные с таким философским и литературным направлением, как экзистенциализм.
Однако Ю. Мисима дает свою собственную точку зрения на человеческое существование, обусловленную не только влиянием западной философской и литературной мысли, но и культурными традициями Японии. Не случайно, что его символика цвета имеет буддистские корни.

Выводы по главе 2

Таким образом, мы видим, что художественные особенности романа связаны с интенциональными темными и глубокими имплицитными смыслами, обусловленными опорой на японскую культуру и философию, буддизм, экзистенциализм, литературу потока сознания, философию Ф. Ницше.
Моделирование скрытых смыслов в романе Ю. Мисимы «Золотой храм»связано, прежде всего, с интенциональными интерпретируемыми и интенциональными эксплицируемыми скрытыми смыслами, глубинными и темными импликатами, обозначенными, как правило, при помощи той или иной нестертой метафоры или эпитета, использующихся достаточно часто в лексических и семантических повторах, при помощи которых читателю дается намек о наиболее важном с точки зрения автора, на что и читатель должен обязательно обратить свое внимание.
Кроме того, важнейший коммуникативный смысл, с точки зрения выражения погружения в самосознание главного героя играет интенсивное использование риторических вопросов, указывающих на двойственность его самосознания и символика цвета, связанная, прежде всего, с религиозными и культурными традициями буддизма.
Заключение

Важнейшим стилистическим свойством текстов художественной литературы является их экспрессивность, обусловленная модулированием имплицитных смыслов в структуре текста. Использование различных стилистических приемов и фигур речи обусловлена эстетическим и философскими принципами их автора, спецификой его идиостиля.
Понимание читателем романа Ю.Мисима «Золотой храм» не сводится к простой сумме непосредственно выраженных эксплицитных смыслов. Это особенно справедливо в отношении эмоционального настроя, характера и интенсивности намеков и иронии, при помощи которых автор подталкивает читателя расшифровывать имплицитные смыслы, служащие ключом к пониманию чрезвычайно противоречивого и постоянно меняющегося самосознания главного героя, противопоставляющего себя другим людям и всему миру в целом.
Проведенный анализ романа Ю.Мисима «Золотой храм» позволяет сделать вывод об эволюции детали в масштабах уделяющего максимальное внимание специфике самосознание, понимания своего «я» повествователем данного текста.
Ю. Мисима изображает внутренний мир человека, как бы погружаясь в глубины Бессознательного. Играя роль безучастного повествователя, они вуалируют свою оценку запутанной сетью деталей-намеков со скрытым смыслом, обусловленным, например, символикой цвета. Однако для читателя эти намёки оказываются спасительными вехами, без которых он рискует потеряться в бесконечности интерпретационных решений.
Обусловленные выражением скрытого смысла повторы, метафоры, эпитеты, риторические вопросы и другие стилистические приемы позволяют читателю более глубоко понять рассказчика, сохраняя при этом статус судьи его преступного деяния (уничтожения золотого храма).
Особое значение, с точки зрения стимуляции читателя к собственной оценке поведения или психологического состояния повествователя и персонажей романа Ю.Мисимы «Золотой храм», играют характерные для литературы потока сознания, такие коммуникативные типы высказывания, как несобственная прямая речь, а, прежде всего, выделяемые Г.Г. Молчановой риторический, неразрешимый и ложный вопросы, указывающие читателю, что каждый человек существует лишь для того, чтобы делать тот или иной мучительный для себя выбор.










Библиография
Андреева К.А. Литературный нарратив: когнитивные аспекты текстовой семантики, грамматики, поэтики. — Тюмень: Вектор Бук, 2004. – 244с.
Арнольд И.В. Стилистика. Современный английский язык. – М.: Флинта: Наука, 2002. – 384 с.
Арнольд И.В. Проблемы диалогизма, интертекстуальности и герменевтики (в интерпретации художественного текста). - СПб.: Образование, 1995.- 60 с.
Арутюнова Н.Д. Метафора // Лингвистический энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия, 2002. – С.296-297.
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. - М.: Языки русской культуры, 1999. -896с.
Бахтин М.М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. - М.: Лабиринт, 2000. – 625с.
Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1987. – 341с.
Береговская Э.М. Экспрессивный синтаксис. – Смоленск, 1984. – 197с.
Гальперин И.Р. Очерки по стилистике английского языка: опыт систематизации выразительных средств. – М.: USSR Либроком, 2012. – 375с.
Гончарова Е.А., Шишкина И.П. Интерпретация текста. М.: Высшая Школа, 2005. – 365с.
Греймас А.-Ж. Структурная семантика: Поиск метода. - М.: Академический Проект, 2004. – 376c.
Гумбольт В. фон. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984. – 400с.
Казакова Т.А. Теория перевода (лингвистические аспекты). - СПб, 2008. – 320с.
Компаньон А. Демон теории. Литература и здравый смысл. — М.: Изд-во Сабашниковых, 2001. – 336с.
Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. – М., 2004. – 256 с.
Лотман Ю.М. Структура художественного текста. - М.: Искусство, 1970. – 384с.
Масленникова А.А. Лингвистическая интерпретация скрытых смыслов. – СПб.: СПбГУ, 1999. – 264с.
Масленникова А.А. Скрытые смыслы и их лингвистическая интерпретация: Автореф. дис. на соиск. учен. степ. д-ра филол. наук. – СПб.: 1999. – 35с.
Мисима Ю. Золотой храм. - http://lib.ru/INPROZ/MISIMA/zolotoj_hram.txt
Молчанова Г. Г. Английский как неродной: текст, стиль, культура, коммуникация. - М.: ОЛМА Медиа Групп, 2007. – 384с.
Молчанова Г.Г. Импликативные аспекты семантики художественного текста. Автореф. дис. на соиск. учен. степ. д-ра филол. наук: Автореф. дис. на соиск. учен. степ. д-ра филол. наук. – М., 1990. – 48с.
Никитин М.В. Курс лингвистической семантики. - СПб.: РГПУ им. А.И.Герцена, 1997. – 812с.
Потебня А.А. Теоретическая поэтика.- М.: Высшая школа, 1990.- 344 с.
Ричардс А. Философия риторики. // Теория метафоры. – М., Прогресс, 1990. – С. 44-67.
Серль Дж. Природа интенциональных состояний // Философия, логика, язык / Общ. ред. Д. П. Горского, В. В. Петрова. М.: Прогресс, 1987. - С. 96–126.
Солганик Г.Я. Стилистика текста. - М.: Флинта, Наука, 1997. - 256 с.
Тантрическая символика цвета. - http://miuki.info/2011/01/yukio-misima-statya-ob-avtore/
Тодоров Ц. Семиотика литературы// Семиотика. - М.: Наука, 1983. – С. 376-395.
Успенский Б.А. Поэтика композиции. - СПб.: Азбука, 2000. - 348 с.
Федоров А.В. Основы общей теории перевода. – М.: В.Ш., 1983. – 303с.
Филиппов К.А. Лингвистика текста. — СПб.: СПбГУ, 2003. – 336с.
Pearce R. Enter the Frame / Surfiction: Fiction Now and Tomorrow. - Chicago: Swallow Press, 1975. - p. 47-57.













18