Гражданский национализм в современном обществе

Прежде чем перейти от общих рассуждений к конкретным примерам, затронем еще один теоретический аспект. В работах Э.С. Кульпина немалое значение придается предложенным К. Юнгом в начале ХХ в. понятиям «коллективное бессознательное» и «безличностное общественное бессознательное» [3]. Хотя «бессознательное» трудно поддается строгим дефинициям, оно сохраняет свое эвристическое значение и находит отражение в популярных ныне категориях исторической памяти и национального менталитета. Такая терминология, не апеллируя к «темной сфере» человеческой психики, служит для обозначения стержня, константы общественной, национальной самоидентификации. При этом для нас важно то, что коллективное бессознательное, национальный идентитет, как правило, различны на сегодняшнем Западе и Востоке.
Если на Западе (в Западной Европе, США, Канаде, Австралии и Новой Зеландии) интегральное (тоталитарное, мобилизующее массы) сознание (и подсознание) оттеснено на обочину общественной психологии (менталитета), то в других странах и регионах (на Востоке) тотальность остается в центре национального самосознания или легко может быть актуализирована, чтобы занять место в нем. Ключевую роль в мобилизации играет государство, обладающее наиболее широкими и мощными средствами воздействия через целенаправленную информацию (пропаганду), а также, в случае необходимости, и с помощью контроля над информационным полем, включающим киберпространство. Впрочем, в нынешнюю технологическую эпоху национальное государство, особенно не доминантного, а зависимого типа, вынуждено делить сферу контроля над информацией с внешними и внутренними конкурентами и противниками. Отсюда сложности в проведении мобилизационной политики теми незападными государствами, которые недостаточно сильны с точки зрения экономической и информационной самодостаточности. Но такая слабость может быть до определенной степени преодолена опорой на феномен коллективного бессознательного, на объединяющую массы людей историческую память и общий национальный менталитет.
Характерно при этом, что менталитет может опираться как на узкую этническую основу, так и на более широкий суперэтнический (этнорегиональный, этнотерриториальный) базис. Иначе говоря, на Востоке может наблюдаться тотально националистическая мобилизация как на надэтнической, в том числе конфессиональной (этно- или суперэтно-), так и на собственно этнической основе.

2.2 Исламский вариант восточного национализма
Известно, что с доктринальной точки зрения понятия «ислам» и «национализм» предстают несовместимыми. Ислам по идее отрицает национализм, считая нацию-государство временной и преходящей формой человеческого общежития. Хотя различия между людьми перед лицом Аллаха (этнические, расовые, культурные и др.) не признаются существенными для верующих, в главной книге ислама, Коране, упоминаются существовавшие в истории народы и отведенная им через пророков миссия. Однако после конечного пророчества Мухаммада разница между народами стирается, и проповедь асабийа (племенной и любой другой солидарности, в том числе этнической и национальногосударственной) отвергается в пользу универсальности, всеобщности, во имя преодоления всех границ между людьми.
Следует заметить, что национализм как современная идеология, так же как и исламизм или панисламизм, возник как реакция на колониальное господство европейцев, и потому отношения между идеологиями национализма и исламизма, как подчеркивает З.И. Левин, были одновременно тесными и противоречивыми [4]. Возникнув на волне антиколониального возрождения, обе идеологии (исламизм, да и собственно ислам, который нередко приравнивается к идеологии или самодостаточной основе для нее) сосуществовали и конкурировали друг с другом. При этом многие исламисты, или, по терминологии того же автора, исламские максималисты, признавали трактовку национализма как синонима патриотизма, любви к родине и допустимость борьбы за государство как защитника мусульман от покушений иноверцев [5]. Допуская «национализм ислама», исламисты «классического» периода призывали в то же время не останавливаться на укреплении «национальных квартир», но всегда иметь в виду конечную цель построения «исламского государства» как стирающего, перекрывающего все национальные, государственные границы.
По этой причине либерально настроенные проповедники в странах с мусульманским меньшинством полагают, что нации (народы) не должны в принципе «обладать» государством, а формирование последних не должно строиться на базе таких мотивов и эмоций, как страх, гнев и чувство притеснения (виктимизации) со стороны других наций. Постулируя такие положения, либералы вместе с тем признают, что национализм и национальные государства в современном мироустройстве – это реальность, а для изменения такого положения требуется не только осознание присущих ему угроз и  изъянов, но и выработка новых представлений о значении жизни, роли человека и человечества. Ислам, по их мнению, как нельзя лучше подходит для решения задач гуманизации и глобализации, поскольку проявляет терпимость к другим религиям и защищает интересы меньшинств через принципы мультикультурализма [1].
Консервативно и ретроградно ориентированные исламские теоретики, исходя из тех же положений, призывают к преодолению пороков современности путем копирования образцов идеального прошлого, порядков времен Пророка и двух первых после его смерти поколений мусульман (ас-салаф ас-салих). Именно салафизм и ряд других течений в рамках ислама оказываются на практике трудно совместимыми с национализмом. Исламский воинствующий (максималистский) фундаментализм, выступая против светского и ограниченного этнотерриториально исламского национализма, отвергает не только его, но и порождаемые им современные социально-политические институты [2].
Сущность такого национализма, как отмечает, например, М. Моаддель, состоит в провозглашении ислама единственной основой легитимности и источником законной власти, достижении единства религии и политики при исламском правлении, поощрении нетерпимости к другим верованиям помимо ислама, утверждении превосходства мужчин, введении ограничений на вовлеченность женщин в общественную сферу и отрицании западной культуры как упаднической, декадентской [4].
Помимо максималистских форм политического ислама, получивших распространение на Большом Ближнем Востоке (прежде всего в Ираке и Сирии, а также в Афганистане, Пакистане, Йемене, Ливии, ряде других афро-азиатских государств и в отдельных регионах, например на Кавказе), существуют более умеренные его разновидности. Умеренные типы политизированного ислама развивались параллельно и в тесной взаимосвязи с радикальными. Более того, первоначально именно умеренные течения задавали тон в исламизме. Выступая за возрождение величия ислама и «халифат» как «великую родину мусульман», умеренные исламисты не отвергают, как мы уже отмечали, патриотизм и национализм, поскольку они служат укреплению режимов власти, при которых создаются благоприятные возможности для проповеди идеалов исламизма [1].
Если эти различия между умеренными и радикалами (максималистами) можно считать инструментальными, т. е. касающимися путей достижения единой цели, то некоторые другие отличия выявляются из отношения к реальным проблемам. Так, умеренные исламисты не отрицают, принципиально и тотально, западную по происхождению, господствующую в сегодняшнем мире культуру-цивилизацию. Они признают научные, технические и некоторые социальные достижения неисламского мира. Социальный вопрос связан главным образом с более либеральным отношением к положению женщин в обществе, допустимости их образования, работы вне дома и профессиональной деятельности. Умеренные сторонники исламской идеологии акцентируют отмеченную выше роль территориального национального государства как защитника мусульман, гаранта их престижа и достойного положения среди других наций в мире, а также устроителя внутренних исламских порядков, способствующих созданию условий для соблюдения правил и норм, приличествующих мусульманам [5].
Именно такая программа действий лежала в основе главных идейнорелигиозных течений, возникших в мусульманской среде в колониальный период, на этапе ослабления и распада системы колониализма. Существенно, что умеренно-исламистские движения в период между двумя мировыми войнами на первых порах в целом проигрывали в популярности светским, вполне либеральным идеологическим направлениям. Однако к концу периода исламская окрашенность антиколониальных движений в странах с преобладающим или большим присутствием мусульман в населении заметно усилилась. После окончания Второй мировой войны она приобрела еще более выраженный характер.
Антиколониальный национализм отличался естественной государствоцентричностью. Национальное освобождение виделось как создание «своего» процветающего и мощного государства, где преимущественное положение займут представители местных, «национальных» элит. В арабском мире эти настроения и ожидания осложнялись наличием панарабизма, окрашенного по преимуществу в светские тона. Иной характер массовые политические движения против власти заморских колонизаторов, видимо, и не могли принять, хотя представления о значимости целей достижения процветания и могущества, очевидно, не были одинаковыми у выразителей отдельных национальноосвободительных сил. Государствоцентризм объяснялся отмеченными выше особенностями восточного общества (подчиненным положением средних слоев), а также наследием и образцами колониальной власти, которая имела заметные черты восточного авторитаризма, управляя во многом бесконтрольно, самочинно и возвышаясь над местными верхами и зарождающимся буржуазно-рыночным обществом.


Заключение

Таким образом, можно подвести следующие итоги по курсовой работе.
В современном мире национализм, особенно его крайние проявления, представляют сложную проблему. Однако, предрасположенность многих людей к той или иной форме этнического национализма зачастую не столь иррациональна, как это порой представляется его критикам, которые, иногда сами этого не замечая, фактически отстаивают идеи государственного национализма. Скрытая полемика между этническими и государственными националистами была и остается одним из факторов, способствующих объективному анализу одного из центральных феноменов нового и новейшего времени.
Национализм проявляется в разных видах и с разной интенсивностью. Некоторые из этих видов относительно мирные, наподобие чешского и каталонского, другие – агрессивные и замкнутые, как в предвоенной Германии или в сегодняшней бывшей Югославии. Кроме того, нет однозначной связи между этническим национализмом и исключительностью, что подтверждается теми же чешским и каталонским движениями.
Усиление с началом ХХI в. крайних форм фундаментализма и его антипода в виде этнического либо этноконфессионального партикуляризма обостряет проблему будущего современных мусульманских политических образований. Наблюдаемые там центробежные тенденции разрушают государственные границы. Причем деструкция идет не по линии собственно этнических различий, а по водоразделу сектантского, этнического и этносектантского противостояния. На большом геополитическом пространстве между Египтом и Индией наблюдается феномен диффузии власти, ослабления государства как аппарата узаконенного насилия. Отчетливо выявляются два яруса политики: верхний ярус – государство и городское, открытое общество – и нижний ярус – низовая демократия (племенная, общинная) и сельское закрытое общество. Радикальная вооруженная оппозиция (подпольный исламский интернационал) действует на стыке нижнего и верхнего ярусов. Боевые группы («Исламское государство», «Аль-Каида» и т. п.) стремятся к разрушению существующего порядка и добиваются немалых успехов, используя исторически сложившиеся трещины и разломы.
Вырисовываются три альтернативных варианта развития ситуации. Первый из них – дальнейшее «проседание» государств, усиление хаоса и междоусобицы, усложнение мозаики «теневых» территориально-политических формирований. Альтернатива этому варианту – ужесточение авторитарных режимов, демонстративный отказ от имитации западных моделей, формирование антизападных по идеологии, при этом сложных по реальным интересам региональных блоков и ассоциаций. Третий вариант – укрепление гибридных форм государственности, авторитарно-электоральных, имитационно демократических при экономическом росте на смешанной, в том числе интенсивной наукоемкой, основе. Этот вариант не исключает постепенные и частичные социальные преобразования, учитывающие национальные традиции, особенности менталитета и политической культуры.
Очень важно для молодежи знать понятиями национализма и помнить историю, когда незнание этого понятия приводило общество к конфликтам и многим жертвам, особенно в тот период, когда молодежь легко внушаема, и не может определить четкую грань между любовью к родине и ненависти к представителям других этносов. В железнодорожном институте тенденция крайнего национализма не так актуальна, конечно, всегда существует какая то масса, которая будет держаться или продвигать негативные идеи, но все таки большинство студентов толерантно относятся к представителям национальных меньшинств.


Список использованных источников

Брубейкер Р. Этничность без групп. М., 2012.
Восток и политика. Политические системы, политические культуры, политические процессы. М., 2011; Воскресенский А.Д. Политические системы и модели демократии на Востоке. М., 2007.
Козлов Д. В. Нации и национализм: возможности теоретического осмысления : учеб. пособие / Д. В. Козлов. – Иркутск : Изд-во ИГУ, 2013. – 102 с.
Кульпин Э.С. Социоестественная история. От метода – к теории, от теории – к практике. Волгоград, 2014. С. 197 – 207.
Малахов В.С. Национализм как политическая идеология. М., 2005; Попов Ф.А. География сецессионизма в современном мире. М., 2012.
Романенко С.А. История и этнонационализм в постсоциалистическом мире: югославский вариант (1980 – 1990-е годы) // Национализм в мировой истории. М., 2007. С. 408 – 451.
Сикевич З. Этнический фактор в современном обществе // Вестн. рос. нации. 2014. № 4. С. 93–107.
Тишков В. Полиэтническое общество и государство: понимание и управление культурным разнообразием // Кризис мультикультурализма и проблемы национальной политики / под ред. М. Б. Погребинского, А. К. Толпыго. М., 2013. С. 144–194.
















2


30



3