Мотив сновидения в немецком героическом эпосе о

Но пожалуй, самую оригинальную интерпретацию предложил Д.Г. Моуэтт, известный своим анализом «Нибелунгов» с позицийфрейдизма. В работе, посвященной именно пророческим снам Кримхильды [17], Моуэтт доказывает, что традиционную интерпретацию двух врагов покончивших с Зигфридом (два орла, два кабана, две горы) как мужчин (обычно понимаемых как его будущие убийцы Хаген и Гунтер) следует пересмотреть. Он напоминает, что самки хищных птиц часто бывают крупнее и сильнее самцов, так что в первом сне, с точки зрения Моуэтта, героя растерзали две женщины (Брунхильда и сама Кримхильда, чья роковая ссора в конечном счете привела к Зигфридовой смерти). Во втором сне перевод «два кабана» не точен – в оригинале сказано «две диких свиньи» (zwei wildiu swîn), так что и там речь может идти о женщинах. Наконец, две горы из третьего сна Моуэтт понимает как две выпуклости на женском теле, то есть Зигфрид буквально был придавлен 20 женскими грудями. Таким образом, сны Кримхильды символически указывают на смерть героя из-за двух женщин, а не визуально изображают его гибель от рук двух мужчин. Но на этом Моуэтт не останавливается. Как и положено фрейдисту, он прочитывает во сне скрытые импликации. Как известно, страх во фрейдизме понимается как подсознательные, вытесненные желания. Исходя из этой логики Кримхильда, волнуясь о судьбе Зигфрида и испытывая сильный страх за его судьбу, подсознательно по сути хочет покончить с ним. Развивая эту мысль, можно сказать что Кримхильда, верная жена, восторженно влюбленная в своего супруга, действует как бы на двух уровнях: сознательном и подсознательном. Так, на сознательном уровне она гордится его победами в эпизоде ссоры с Брунхильдой, на подсознательном – провоцирует потенциально опасный конфликт между мужем и собственными братьями. На сознательном уровне она заботится о его безопасности в предстоящем сражении и поручает охранять его самому надежному и доверенному другу, Хагену - на подсознательном она безошибочно выбирает того единственного человека, который захочет и сможет убить Зигфрида и открывает ему уязвимое место на теле мужа. В горестном плаче Кримгильды над телом мужа Моуэтту слышатся ноты «возможного удовлетворения», тогда как на Хагена она переносит свои любовные чувства к Зигфриду, реализация которых в создавшейся ситуации возможна только через попытки его убить [18]. Итак, вещие сны Кримхильды исследователь считает индикаторами ее внутреннего конфликта – опасений за безопасность мужа в сочетании с тайным, подсознательным желанием от него отделаться. Мы полагаем, что анализируя символику снов в «Песни о нибелунгах» необходимо: - во-первых, уяснить какая роль отводится вещим снам в общем контексте средневековой германской литературы и культуры; - во-вторых, рассмотреть какой символикой наделяются задействованные в анализируемых снах образы животных и объектов в средневековой онейрологии. Г. Кельхнер показывает, что сны в северогерманской литературе Средних веков «преимущественно связаны с противостоянием, они отражают несчастье, а не удачу» [13, с. 56]. Ларс Лоннарт выделяет в качестве основной функции снов в германской литературе предсказание будущих событий [14]. Визионер обычно рассказывает содержание сна доверенному человеку, который интерпретирует его тем или иным образом. Такие сны обычно предрекают несчастья самому визионеру, либо его родне или даже всему социуму. Интересной особенностью снов в средневековой германской литературе является то влияние, которое они оказывают на нарративную структуру: одновременно стабилизирующее и дестабилизирующее. Сны позволяют увидеть метафизические, экзистенциальные паттерны, стоящие за событиями, причем иногда эти паттерны противоречат рациональности и внешней логике нарратива [14, с. 457]. Сон, таким образом, это окно в будущее, он предупреждает героя об опасности, которая символически предстает в виде хищных зверей и птиц. В «Эдде», к примру, в такую роль в провидеских снах выполняют медведи, кабаны, волки, змеи, орлы, ястребы, вороны. Так, в «Гренландской саге об Атли» жена Хагена (Хёгни) видит во сне его будущего убийцу в виде ворвавшегося в зал дикого медведя, который крушит скамьи [5, c. 218]. В исландской «Саге о Ньяле» Гуннар незадолго до смерти видит во сне, будто на него нападает стая волков [1, с. 345], и т.п. Теперь рассмотрим конкретные образы из вещих снов поэмы. Напомним, что в трех снах Кримхильды и во сне Уты задействованы такие образы, как сокол, орел, кабан, горы. Что же говорили эти образы средневековой аудитории, которой адресовалась поэма? Сокол в контексте германской культуры символизировал в первую очередь возлюбленного [12, с. 50], кроме того, поскольку ручные соколы использовались при птичьей охоте, этом любимом развлечении аристократии, сокол означал рыцаря или короля [10]. Образ сокола как прекрасного возлюбленного особенно часто встречается в средневековой французской и немецкой любовной лирике в жанре миннезанга [15]. 21 Орел, использование которого при птичьей охоте дозволялось только августейшим особам, естественным образом символизировал короля или императора, но в германской и особенно северогерманской литературе символика орла была связана в первую очередь с надвигающейся опасностью [12, с. 51]. Так, жена Хагена в «Гренландской песне об Атли» видит в пророческом сне орла, чья страшная тень накрывает всех воинов и заливает их кровью [5, c. 218]. Кабан, это свирепое и дикое животное, ассоциировался с могучим воином, иногда загнанным врагами и яростно сопротивляющимся в безнадежной ситуации [24, c. 430]. Образ кабана указывал на нечеловеческую мощь и жестокость [19, c. 439], но также на непреодолимую, враждебную деструктивную силу [13, c. 24] . Ну и наконец, горы - В. Хенцен доказывает, что горы в средневековой германской литературе символизировали надвигающуюся катастрофу [11]. Таким образом, складывается довольно ясная картина – ВСЕ образы из снов Кримхильды недвусмысленно указывают на грозящую персонажам опасность, на надвигающуюся катастрофу и неотвратимую смерть. Смерть приходит к героям в виде могучих и яростных врагов, истребляющих их физически на глазах у визионера, или предстает уже свершившимся фактом, как птичий мор, в одночасье уничтоживший всех воинов (символами которых выступают птицы). Помимо того, образы из вещих снов имплицитно указывают на характеристики персонажей – так, сокол, в виде которого предстает Зигфрид, «силен, прекрасен и дик» (stárc schœn und wíldè), что вполне соответствует обрисовке этого героя, его убийцы сильны и жестоки, их атака неожиданна и непредсказуема: как кабаны, что внезапно сами нападают на охотника, друзья и родичи Зигфрида становятся его убийцами [3]. Говоря о функциях, которые выполняют сны в структуре поэмы, следует сперва обратить внимание на несколько интересных моментов: Из четырех снов только о первом мы узнаем от самого рассказчика. Что до второго и третьего пророческих снов, то Кримхильда говорит что видела их, но мы не знаем наверняка, так ли это на самом деле. (Персонажи поэмы довольно охотно прибегают ко лжи как к маниуплятивному приему: Гизельхер лжет что не принимал участия в заговоре, Данкварт лжет что был малолеткой когда Зигфрида убили, Зигфрид лжет что не выдавал тайну королевы Кримхильде, Кримхильда лжет что сохранит Хагену жизнь, Хаген вообще чаще лжет чем говорит правду). К тому же обстоятельства, при которых героиня рассказывает о своих сновидениях, допускают предположение, что она придумывает эти сны на месте, чтобы запугать мужа и удержать его от предстоящей охоты. В авентюре XVI героиня прощается с мужем и вдруг вспоминает события предшествующего дня, когда она рассказала Хагену про уязвимое место на теле Зигфрида: Dô dâhtes an diu mære, si entorste ir niht sagen, A. diu si Hagenen seite: dô begunde klagen diu edel küneginne, daß si ie gewan den lîp. dô weinde âne mâße daß vil wunderschœne wîp. [8, c. 101] Тут страшная догадка ей разум озарила. Припомнила Кримхильда, что Хагену открыла, И, Зигфриду признаться в своей вине боясь, Слезами покаянными бессильно залилась. [2, c.463 ] Из текста видно, что осознание опасности приходит к Кримхильде внезапно, что она не смеет прямо признаться мужу в том, что выдала его тайну - cразу же вслед за этим героиня рассказывает о своих страшных снах. Этот эпизод вполне можно прочитать как попытку героини, не признаваясь прямо в своей оплошности, воздействовать на воображение Зигфрида и пробудить суеверный страх, оперируя таким широко признаваемым феноменом как пророческие сны и их зловещая интерпретация. Сон Уты внушает больше доверия – хотя героиня тоже лишь говорит что видела сон о птичьем море, не вызывает сомнения тот факт, что вплоть до самого дня отъезда вдовствующая королева не возражала против поездки 22 в Венгрию и не имела причины подозревать ловушку, так что ее внезапная попытка удержать сыновей скорее всего вызвана именно увиденным ночью тревожным сном. Структуру вещих снов в поэме можно представить в виде следующей таблицы, где «визионер» – это лицо, которое видит сон, «интерпретатор» толкует его значение, «адресат» - это лицо, которому адресовано содержащееся во сне предупреждение, «актор» - человек, который должен предпринять и предпринимает/не предпринимает действия в зависимости от полученной интерпретации, «доверие» указывает на то, поверил ли адресат/актор вещему сну. сон визио нер интерпре татор интерпре тация адресат актор вера Предприня тые действия // их мотивиров ка 1:сокол и орлы Кримх ильда Ута гибель Зигфрида Кримхиль да Кримхиль да Да Решение уклоняться от замужества: чтобы избежать страданий от потери мужа 2:кабаны Кримх ильда Кримхиль да гибель Зигфрида Зигфрид Зигфрид Нет Отказ действовать: здесь нет врагов 3:горы Кримх ильда Кримхиль да гибель Зигфрида Зигфрид Зигфрид Нет Отказ действовать. нет мотивировк и 4:птицы Ута Ута гибель бургундов Братья- короли Хаген Да Отказ действовать: снам не стоит доверять; опасности надо идти навстречу Как видим, только первый сон Кримхильды вызывает замешательство у самого визионера, так что приходится прибегать к помощи другого лица, способного объяснить сон. Во всех остальных случаях визионер сам может правильно проинтерпретировать значение сна, что и неудивительно – предсказание гибели в этих снах выражено с отчетливой ясностью. Обращает внимание то место, которое занимают сны в композиционном рисунке поэмы – первый сон Кримхильды задает конфликт в первой части поэмы и намекает на его разрешение. Второй и третий сон предваряют кульминационный эпизод первой части – гибель Зигфрида от рук заговорщиков. Четвертый сон, как видим, отличается от остальных по ряду показателей. Во-первых, бросается в глаза противоречие: во всех остальных снах герои, услышав интерпретацию, действуют в соответствии с тем, вызывает она доверие или нет – поверив толкованию своего 23 сна, Кримхильда отказывается от замужества, не поверив что сон сулит ему гибель, Зигфрид не отказывается от охоты. В четвертом же случае Хаген верит сну – интерпретация Уты в точности совпадает с его собственными предостережениями – и тем не менее он притворяется что не верит, приводя две противоречащие друг другу мотивировки. Сначала он говорит, что отважные герои не должны доверять снам: "Не страшны сны дурные,– воскликнул Хаген гордо,- Тому, кто служит долгу и чести верен твердо [2, c. 530]. И тут же в следующей строфе Хаген проговаривается, что согласен со зловещей интерпретацией сна, он знает, что Кримхильда подстроила им ловушку, но готов принять веление судьбы: Отправиться к Кримхильде мы все отнюдь не прочь. У ней найдется дело любому, кто охоч Во имя государя отвагою блеснуть [2, c. 530]. Во-вторых, обращает внимание, что в случае четвертого сна адресат предостережения и актор не совпадают – речи Уты были обращены к бургундским королям, отвечает же ей Хаген, тогда как короли не произносят ни слова, будто их и нет на сцене. С этого момента подобный расклад становится нормой – все решения отныне будет принимать Хаген, он будет отвечать на все обращенные к другим персонажам речи, уверенной рукой ведя свою ладью к водовороту. Четвертый сон в структуре поэмы, таким образом, отмечает начало нового цикла - он завершает ту часть поэмы, действие которой происходило в Бургундии и служит началом финальной части, повествующей о героической гибели нибелунгов. Сон о птицах и окружающий его нарратив служат отправной точкой для смещения этических акцентов и композиционного центра тяжести - настоящим героем отныне будет выступать Хаген из Тронье, ему будут отныне принадлежать как вся инициатива в принятии и реализации решений, так и симпатии автора. «Промежуточный» сон Кримхильды (о Гизельхере), как правило, не привлекал внимание исследователей, разве что Я. Мюллер упоминает его в своей монографии, обсуждая нарративный стиль и способы передачи сложных эмоциональных переживаний [19, с. 208-212]. Нам, однако, представляется, что этот сон не лишен интереса: он отражает не только характер мышления героини, но и ее внутренние, подсознательные установки. Напомним, что события развиваются так: Кримхильда вспоминает перенесенные обиды и винит в них братьев и Хагена, размышляет как отомстить Хагену и, не приняв решения, ложится спать. Во сне она видит своего младшего брата Гизельхера, с которым прогуливается и многократно его целует. Просыпается героиня с готовым рецептом гибели для Хагена. Какая же логика связывает ее чувства к Хагену, решение отомстить и сон о Гизельхере? Случайно ли появляются во сне эти многократные поцелуи или тут есть внутренняя закономерность? Избегая эксцессов психоаналитической интерпретации, нельзя однако полностью отрицать, что сны могут в той или иной степени отражать бессознательное, в том числе тревоги, страхи и скрытые желания. Тем более в данном случае желания не особенно и скрыты: сон о Гизельхере отмечает тот момент в психической жизни героини, когда она принимает решение убить Хагена – и с этого же момента он начинает притягивать ее как магнит. Этот сон имеет сексуальную окраску, и хотя партнер во сне замаскирован под родного брата, по отношению к которому поцелуи не выглядят нарушением табу, это без сомнения сон о Хагене – с его именем Кримхильда засыпает и просыпается, сон укрепляет ее в решении и подсказывает вариант действий. Если до этого момента Кримхильда всячески избегала Хагена, то отныне, приговорив его к смерти, Кримхильда будет то и дело искать с Хагеном встречи – всякий раз, потерпев новое моральное поражение, подвергнувшись язвительным насмешкам, она плачет, негодует и снова и снова приходит за новой порцией. Нам представляется, что сон о Гизельхере имплицитно отражает эту тайную, некрофильскую тягу героини. 24 Итак, наш анализ позволяет прийти к следующим выводам: - Сны играют заметную роль в структуре поэмы «Песнь о нибелунгах» - они задают рамочную конструкцию всей ткани повествования, сюжетно связывая между собой ключевые части поэмы; - Сны создают саспенс, стимулируют интерес аудитории, с помощью повторяющегося алгоритма: содержание сна- интерпретация сна- реализация предсказанного - включат механизм активного вовлечения аудитории в происходящее; - Сны содержат яркую и легко узнаваемую символику, общую для всей средневековой германской традиции, они сигнализируют о присутствии метафизических сил за кулисами сюжета. При этом автор поэмы не выпускает иррациональное и сверхъестественное на авансцену: сны служат фоном и рамкой событий, они поданы как вспышки из иного мира, приоткрывающие таинственную завесу будущего; - Сны и окружающий их нарратив косвенным образом характеризуют персонажей, вскрывают сознательные и даже подсознательные мотивации их поступков и решений; - При том, что так же как в семейных сагах об исландцах и ряде других произведений северогерманской литературы, поэма «Песнь о нибелунгах» не расставляет ярко выраженных моральных акцентов, не навешивает на персонажей ярлыки, сны в поэме высвечивают их внутренние конфликты и экзистенциальные дилеммы. Более того, сны представляют драматический конфликт всего повествования в более широкой перспективе, вписывая его в контекст извечной борьбы добра со злом.



Заключение

Но помимо древности существует современность. Оба пласта времени сопоставляются в немецком эпосе. Это со- и противопоставление обнаруживает различия.В "Песни о Нибелунгах" различия между былым и нынешним осознаются глубже, чем в германской героической поэзии Раннего Средневековья. В ней обострено ощущение истории. Поэт ссылается не "давние сказания", - этим упоминанием и открывается песнь, перенося аудиторию в прежние времена. При сравнении с современной ей поэзией и рыцарским романом "Песнь о Нибелунгах должна была восприниматься как несколько архаичная и по своему языку и применяемой в ней "кюренберговой строфе". Подобная архаизирующая стилизация способствовала созданию перспективы, в которой виделись события, воспеваемые эпопеей, В этой перспективе рассматривается и собственное время автора.
В песни немало фантастичного. Но, в самом этом фантастичном в свою очередь имеются разные слои. Схватка сотен и сотен тысяч воинов в пиршественном зале Этцеля, или успешное отражение двумя героями, Хагеном и Фолькером, атаки полчища гуннов, или переправа войска бургундов в утлой ладье через Дунай неправдоподобны для современности "Песни о Нибелунгах", но кажутся возможными для героического времени. Однако в эпопее имеется фантастический элемент и другого рода. Таковы юношеские подвиги Зигфрида, сцена сватовства - борьбы с Брюнхильдой, расчлененная на два поединка - ристания ее с Зигфридом в Изенштейне и схватку Гунтера с невестой в его опочивальне; таковы и вещие сестры-русалки, предрекающие Хагену судьбу бургундов. К миру сверхъестественного близок и Хаген. Здесь имеется в виду уже не эпоха Великих переселений и вообще не история. Мы оказываемся в мире сказки и мифа.
В отличии от героического эпоса Раннего Средневековья "Песнь о Нибелунгах" обнаруживает сильную тенденцию к сентиментализации традиционного сюжета.Ее персонажи охотно сетуют на невзгоды, плачут, рыдают. Стенаниями и завершается эпопея. Героической сдержанности в изъявлении чувств, в особенности горя, нет и в помине, у фигурирующих в ней людей открылся "слезный дар". Но эта новая черта находится в противоречии с жестокостью и безжалостностью, которые они проявляют во многих ситуациях. Жажду мести полностью утоляемую всеми героями эпопеи трудно примирить с христианским учением о любви к ближнему, да автор и не пытается их координировать.
"Песнь о Нибелунгах демонстрирует нам, как миф, сказка, древнее предание, воплощавшие архаические тенденции сознания, оставаясь существенными аспектами мировидения человека ХIII в., переплетались с историческими представлениями, созданными христианством. Вместе они образовывали сложный и противоречивы сплав - "хронотоп", приспосабливавший древнюю эпическую традицию к новому миропониманию.

Список использованной литературы

1.Апт С.К. Над страницами Томаса Манна. Очерки. - М., 1980.
2.Асмус В.Ф. Немецкая эстетика 18 в. М., 1963.
3.Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы. М., 2002.
.Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. Л., 1973. .
.Берковский Н.Я. Статьи о литературе М.; Л., 1962.
.Вальцель О. Импрессионизм и экспрессионизм в современной Германии. - М. - М., 1933.
.Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. - М., 1981.
.Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1978.
.Жирмунский В.М. Очерки по истории классической немецкой литературы. - Л., 1972.
.Зарубежная литература средних веков. Хрестоматия: в 2 т./Сост.Пуришев Б.И. - М.: Просвещение, 1974-1975.
.История всемирной литературы: В 8 т. - М.: Наука, 1983-1994.
.История немецкой литературы: в 3-х т. - М., 1985.
.История немецкой литературы: в 5 т. - М., 1963.
.История зарубежной литературы XIX века Под редакцией Н.П. Михальской: в 2-х ч. - М., 1991.
.Карельский А.В. От героя к человеку. - М., 1990.
.Косиков Г.К. К теории романа // Проблема жанра в литературе Средневековья. М., 1994.
.Мелетинский Е.М. Средневековый роман: Происхождение и классические формы. М., 1983.
.Пуришев Б.И. Очерки немецкой литературы XV- XVII веков. - М., 1955.
.Сильман Т. Герхарт Гауптман. Л. - М., 1958.
.Смирницкая О.А. Стих и язык древнегерманской поэзии: В 2-х т. М., 1994.
.Хильшер Э. Поэтические картины мира: Генрих Манн, Томас Манн, Герман Гессе, Роберт Музиль, Лион Фейхтвангер. - М., 1975.
.Хойслер А. Германский героический эпос и сказание о нибелунгах. - М., 1960.










2