Мемуары и дневники дипломатов как исторический источник

По этому поводу А. К. Соколов отмечает: «Все, что исходит непосредственно от человека, от его действий, поступков, мыслей и чувств, обладает несомненным преимуществом, например, перед законами, нормативно-распорядительными документами, перед официальной трактовкой тех или иных событий в печати. Последние воплощают в себе „язык власти“, особый дискурс, который должен быть испытан на его соответствие историческим реалиям, засвидетельствованным непосредственными участниками событий. Язык источника приобретает в этом случае особую важность. Повторяемость и устойчивость речевых практик в источниках может служить основой для более широких обобщений в историческом исследовании»[5].Источники личного происхождения в современной российской исторической науке не рассматриваются как второстепенные носители исторической информации. В современном источниковедении снят характерный для советского периода развития обществоведения вопрос об отношении к источникам личного происхождения как «неполноценным свидетельствам» с ориентацией источниковедческого анализа на преодоление субъективизма и установление достоверных фактов. «В источниковедческом аспекте мемуары – особый вид письменных исторических источников, отражающих понимание автором прошедшей действительности и его историческое самосознание, опирающееся на его общественные взгляды и политическую позицию. Важно учитывать, что в воспоминаниях ярко проявляется дуалистическая природа исторических источников. С одной стороны, мемуары фиксируют информацию о прошлом и, следовательно, являются его отражением, а с другой – представляют собой часть (документальный остаток) той эпохи, в которой они возникали, и того времени, когда они публиковались, становясь известными широкому кругу читателей и выполняя при этом свою социальную (познавательно-информационную и публицистическую) функцию»[6].Современные подходы к историческому исследованию ориентируют историка на изучение событий «в восприятии их участников и современников», что требует активного вовлечения в изучение прошлого источников личного происхождения. А. Я. Гуревич по этому поводу пишет: «Социальная значимость профессии историка заключается в установлении контакта с людьми минувших времен, и в этом диалоге ныне живущих людей с людьми иных эпох и культур и заключен конечный смысл деятельности историка»[2]. В современной исторической науке сложилось устойчивое мнение, что при определении научно-познавательной ценности источников личного происхождения в исторических исследованиях субъективность не только не является их недостатком и не препятствует их использованию как исторических источников, но и повышает их ценность как носителей информации в контексте возможности рассмотрения значительно более широкого спектра вопросов. Л. П. Репина справедливо подчеркивает: «Такие „ненадежные“, „субъективные“ источники, как дневники, письма, мемуары и другие продукты творческой деятельности индивида, в которых запечатлен его эмоционально-психический и интеллектуальный мир, его самосознание и жизненный опыт, вышли на первый план не вопреки, а именно благодаря своей субъективности»[2].Итак, термин и понятие источников личного происхождения охватывают все формы письменных исторических источников, которые отражают личностное восприятие произошедших событий и фиксируют их на документально-субъективном уровне. Одновременно сложился ряд других подходов к пониманию указанного вида носителей исторической информации, акцентирующих внимание на отдельных их видах и особенностях взаимосвязи с автором и необходимых для раскрытия их содержательного потенциала в процессе исследования. Анализ источниковедческий природы носителей информации личного происхождения показывает их значение в изучении различных аспектов истории России.Р. Коллингвуд отмечал, что «политики в своих автобиографиях очень хорошо помнят воздействие какого-нибудь кризиса, эмоции, порожденные им. Но они склонны, описывая политику, защищаемую ими в те дни, путать ее с идеями, пришедшими к ним фактически на более поздних стадиях их политической карьеры. И это естественно, так как мысль не захвачена полностью потоком опыта, и мы постоянно переинтерпретируем наши прошлые мысли, соединяя их с мыслями, которые приходят к нам сейчас». Привлечение таких доказательств повышает информационно-документальную ценность автобиографий.Виды автобиографий позволяют обозначить их формы и специфические черты как носителей информации.Биографическая анкета – опросный лист, заполняемый самим опрашиваемым или соответствующим должностным лицом. Она может рассматриваться как первичный элемент в изучении автобиографий и как формализованный документ представляет собой некую «таблицу» жизненного пути человека, которую создает ее автор и которая помогает исследователю определить систему «биографическо-временных координат» для исследования самого жизненного пути. Она может быть представлена в различных формах: «анкет для советских учреждений», «записок о службе», «анкет арестованного» (подследственного, заключенного, ссыльного), специальных опросных листов для военнопленных, репатриантов и т. п.[3]Автобиография как личное повествование автора о своей жизни представляет собой «некий уникальный, единственный и неповторимый синтез социального, физического и биологического времени, это история конкретного человека и одновременно некая в чем-то уменьшенная, но где-то увеличенная копия того периода большой истории, в котором он жил»[4]. Данный вид субъективных источников имеет большое значение в научно-биографических исследовательских практиках.Интеллектуальная автобиография занимает особое место в ряду произведений автобиографического жанра и выступает как «отрефлексированное описание человеком своей жизни, или отретушированная самофотография, автопортрет, созданный художником в определенном интерьере и при продуманной им постановке света»[2]. Общую направленность интеллектуальной автобиографии определил Р. Коллингвуд, подчеркнув, что она должна быть «повествованием о мыслях» человека, «делом которого было мыслить»[2]. Интеллектуальная биография является своеобразным «мемуарно-научным произведением» и представляет собой свидетельства автора о науке его времени, о его «жизни в науке», приоткрывает читателю лабораторию мысли ученого, показывает формирование его ценностных ориентаций, основания и ход рождения его идей и концепций. Автор описывает состояние науки своего времени, творивших ее людей, научные школы и концепции, атмосферу времени в контексте взаимоотношений внутри научного сообщества, его отношений с властью. Имеющиеся образцы интеллектуальных автобиографий в отечественной и зарубежной историографии, независимо от сферы научной деятельности, не только обогащают эрудицию исследователя, но и позволяют многое почерпнуть для собственного методологического инструментария.Списоклитературы[1] Ковальченко И. Д. Методы исторического исследования. М., 1987. С. 115.[2] Пушкарев Л. Н. Классификация русских письменных источников по отечественной истории. М., 1975. С. 95.[3] Петровская И. Ф. Биографика. Введение в науку и обозрение источников биографических сведений о деятелях России 1801–1917 годов. СПб., 2003; Беленький И. Л. Биография и биографика в отечественной культурно-исторической традиции // История через личность. Историческая биография сегодня. М., 2010. С. 37–54.[4] О подходах к формированию интеллектуальной биографии см.: Нейман А. М. Биография в истории экономической мысли: опыт интеллектуальной биографии Дж. Кейнса // История через личность. Историческая биография сегодня. С. 330–368; Ващенко В. Концепт «інтелектуальнабіографія» та конструювання «науковихбіографій» в українській історіографії // Ейдос. Альманах теорії та історії історичної науки. Київ, 2009. Вип. 4. С. 475–486; Попова Т. Н. Историография в человеческом измерении // Історіографічнідослідження в Україні. 2012. № 22. С. 265–292.[5] Репина Л. П. Биографический̆ подход в интеллектуальной истории // Философский век. Альманах. 2006. Вып. 32. Ч. 2. С. 104–105.