Анализ Жития Протопопа Аввакума

Страстный правдоискатель и народный заступник, он был убежден, что за «мирскую правду... подобает душа своя положить».Еще одной стилевой особенностью «Жития» считаются разговорно-фамильярные слова и выражения, необычные для организации житийного повествования синтаксические приемы. Реплики персонажей лаконичные, необычайно быстрые по темпу, ограничены не только повествовательным контекстом, но и определенными «характерологическими ситуациями».Таково описание чудесного насыщения героя «Жития» – узника Андроникова монастыря, где Аввакум три дня и три ночи сидел на цепи в темноте и полном одиночестве, без питья и еды. Бытовые реалии чуда (кусок хлеба, «шти», деревянная ложка) снижают высокое религиозно-символическое звучание сцены. Аввакум затрудняется в ответе на вопрос, кто спас его от голодной смерти: ангел, посланный Богом, или человек – сочувствующий его бедам стражник. И напротив, конкретная деталь низкой действительности – черная курочка, несущая по два яичка в день и не дающая умереть с голоду детям ссыльного протопопа, – возводится в ранг чудесного, толкуется как «небесная помощь». Понятно, почему Д. С. Лихачев определял стиль «Жития» Аввакума как стиль патетического опрощения, предполагающий «заземление» высокого и поэтизацию низкого.Аввакум выступил в «Житии» сразу в двух ролях: как «списатель» и как герой, утверждая в русской литературе новый тип – «святого грешника», образ внутренне противоречивый, но до боли жизненный. Вождь старообрядцев, Аввакум наделял себя чертами пророка, нового апостола веры, ставил в один ряд с авторитетными святыми: «...аще ли в воду посадят, и ты, Владыко, яко Стефана Пермского, освободишь мя!» В то же время он прибегал к крайней форме самоуничижения: «Рекох, и паки реку: аз есмь человек грешник, блудник и хищник, тать и убийца, друг мытарем и грешникам, и всякому человеку лицемерен, окаянной». Традиционное идеализированное изображение святого сталкивалось с традиционным изображением автора как условно многогрешного человека. Новаторство писателя, опираясь на глубокую литературную традицию, приходило в противоречие с ней.Двойственная структура образа Аввакума в «Житии» («пророк» и «грешник») приводила к сочетанию в произведении двух планов повествования: торжественной авторской проповеди и покаянной исповеди. В стиле «Жития» высокое, книжно-библейское соседствовало с низким, народно-бытовым. Аввакум не«уничижал природного русского языка», а брал на вооружение весь арсенал его средств – от церковнославянизмов до площадной брани. Яркий в своей безыскусности стиль Аввакума противостоял риторически холодному слогу барочных писателей школы Симеона Полоцкого, где «красноглаголание», по мнению «огнепального» протопопа, убивало мысль, в то время как Бог «не словес красных... слушает, но дел наших хощет».